Неточные совпадения
— Если было с ее стороны что-нибудь тогда, то это было увлеченье внешностью, — продолжал Облонский. — Этот, знаешь, совершенный аристократизм и
будущее положение в
свете подействовали не на нее, а на мать.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что в
будущей жизни он, если не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя более всего на
свете душу своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он смешной.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и
будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на
свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем, а в
будущем одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, — вот что предстояло ему на
свете.
Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а
будущая; это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим
светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках.
Викентьеву это молчание, сдержанность, печальный тон были не по натуре. Он стал подговаривать мать попросить у Татьяны Марковны позволения увезти невесту и уехать опять в Колчино до свадьбы, до конца октября. К удовольствию его, согласие последовало легко и скоро, и молодая чета, как пара ласточек, с веселым криком улетела от осени к теплу,
свету, смеху, в свое
будущее гнездо.
Да черт мне в них, и до
будущего, когда я один только раз на
свете живу!
Части
света быстро сближаются между собою: из Европы в Америку — рукой подать; поговаривают, что будут ездить туда в сорок восемь часов, — пуф, шутка конечно, но современный пуф, намекающий на
будущие гигантские успехи мореплавания.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым
светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само собой, и
будущее было так ясно, так хорошо.
И однако же, несмотря на то, было столько
света в лице ее, столько веры в
будущее.
Она со слезами благодарности сообщила мне, что только чрез вас и чрез помощь вашу и живет на
свете; она много ожидает от вас в
будущем и горячо верит в
будущие ваши успехи…
Сбросив парадную одежду, мы играли перед Лицеем в снежки при
свете иллюминации и тем заключили свой праздник, не подозревая тогда в себе
будущих столпов отечества, как величал нас Куницын, обращаясь в речи к нам.
Беспечальное
будущее народов рисовалось в лучезарном
свете. Недомолвки расширяли эти лучи, и простые человеческие чувства становились буржуазны, мелки, недостойны.
Бывают минуты, когда
будущее представляется человеку в столь мрачном
свете, что он боится останавливать на нем свои умственные взоры, прекращает в себе совершенно деятельность ума и старается убедить себя, что
будущего не будет и прошедшего не было.
Всякую надежду на лучшее
будущее предстояло оставить, сказать себе раз навсегда, что луч
света уже не согреет его существования.
О горе, слезах, бедствиях он знал только по слуху, как знают о какой-нибудь заразе, которая не обнаружилась, но глухо где-то таится в народе. От этого
будущее представлялось ему в радужном
свете. Его что-то манило вдаль, но что именно — он не знал. Там мелькали обольстительные призраки, но он не мог разглядеть их; слышались смешанные звуки — то голос славы, то любви: все это приводило его в сладкий трепет.
— Ну, вот… на днях, очень скоро… через неделю, через две… может быть, через месяц… появится на
свет… будет напечатана в одном журнале… появится на
свет моя сюита… мой рассказ. Я не знаю, как назвать… Прошу вас, Оля, пожелайте мне успеха. От этого рассказа, или, как сказать?.. эскиза, так многое зависит в
будущем.
Почем знать, может быть,
будущее и покажет его любовь в
свете большой красоты.
Правда, она отговаривала внучек от их намерения, но слабо, без убеждения; она беспокоилась насчет ожидающего их
будущего, тем более что сама не имела никаких связей в так называемом
свете, но в то же время чувствовала, что разлука с девушками есть дело должное, неизбежное.
— Пойду, батюшка, пойду! что ты гонишь! Прощенья просим!.. Заплати вам господь и в здешнем и в
будущем свете… чтоб вам ехать, да не доехать… чтоб вы…
С чрезвычайною готовностью он облетает все части
света ("Известно, что даже в вольнолюбивой Франции", или"Известно, что в Северо-Американских Штатах"и т. д.), проникает в мрак прошедшего ("Известно, что когда египетские фараоны", или:"Известно, что когда благожелательный, но слабый Людовик XVI"и т. д.) и трепетною рукою поднимает завесу
будущего, причем возлагает надежду исключительно на бога, а на институт урядников и дворников машет рукою.
Люди эти, как и лесные хищники, боятся
света, не показываются днем, а выползают ночью из нор своих. Полночь — их время. В полночь они заботятся о
будущей ночи, в полночь они устраивают свои ужасные оргии и топят в них воспоминания о своей прежней, лучшей жизни.
Андрей. Настоящее противно, но зато когда я думаю о
будущем, то как хорошо! Становится так легко, так просторно; и вдали забрезжит
свет, я вижу свободу, я вижу, как я и дети мои становимся свободны от праздности, от квасу, от гуся с капустой, от сна после обеда, от подлого тунеядства…
И если когда-нибудь
будущий историк Петра возьмется за свой труд именно с этой мыслью, то он, конечно, представит нам в совершенно ясном
свете многие явления народной жизни, о которых мы теперь едва имеем слабое понятие.
Дни, месяцы проходили и влюбленный Ибрагим не мог решиться оставить им обольщенную женщину. Графиня час от часу более к нему привязывалась. Сын их воспитывался в отдаленной провинции. Сплетни
света стали утихать, и любовники начинали наслаждаться большим спокойствием, молча помня минувшую бурю и стараясь не думать о
будущем.
Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от
света и лишенных всякой тени надежд на лучшее
будущее, тонет в холодной черной грязи грунтовой дороги. Кругом все до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое небо, обезлиственные, мокрые ракиты и в растопыренных их сучьях нахохлившаяся ворона. Ветер то стонет, то злится, то воет и ревет.
Ехав домой, он предавался сладостным мечтаниям. Перспектива
будущей семейной жизни рисовалась пред ним в чудном
свете; вот будет свадьба: какой это чудный и в то же время страшный день! Какое нужно иметь присутствие духа и даже некоторое… а там, там будет лучше, там пойдет все ровнее, попривыкнешь к новому положению; тут-то вот и можно наслаждаться мирно, тихо. В это время Павел подъехал к крыльцу, и необходимость вылезть из дрожек остановила на несколько времени его мечтания.
Иван Петрович. Хорошо. Так ты меня подождешь? Я еще важное скажу тебе. Такое, чего ты не услышишь не только на этом
свете, но и в
будущем, по крайней мере до тех пор, пока я не приду туда. Так все отдать?
Однако в этот вечер мы с Катей долго не засыпали и все говорили, не о нем, а о том, как проведем нынешнее лето, где и как будем жить зиму. Страшный вопрос: зачем? — уже не представлялся мне. Мне казалось очень просто и ясно, что жить надо для того, чтобы быть счастливою, и в
будущем представлялось много счастия. Как будто вдруг наш старый, мрачный покровский дом наполнился жизнью и
светом.
Наши, то есть теперешние, юноши в шестнадцать лет смотрят стариками, твердят, что они знают
свет, испытали людей, видели все, настоящее их тяготит, прошедшее (у шестнадцатилетнего!!!) раздирает душу,
будущее ужасает своею безбрежною мрачностью и проч., и проч…
Для того, чтобы жить доброй жизнью, нет надобности знать о том, откуда ты явился и что будет на том
свете. Думай только о том, чего хочет не твое тело, а твоя душа, и тебе не нужно будет знать ни о том, откуда ты явился, ни о том, что будет после смерти. Не нужно будет знать этого потому, что ты будешь испытывать то полное благо, для которого не существуют вопросы ни о прошедшем, ни о
будущем.
В этом
свете добрые ангелы имеют даже познание чувственного (των αισθητών γνώσιν), каковое они познают не силою ощущения и не физической силою, но знают это силою божественною, от которой совершенно не может скрыться ничто настоящее, прошедшее или
будущее.
Согласно ей, Он поэтому не познаваем ни в этом, ни в
будущем веке, ибо всякая тварь, не будучи в состоянии воспринять бесконечный
свет, темнеет в сравнении с ним.
Евангельская история дает апофеоз беременности в залитой небесным
светом встрече двух
будущих матерей: Марии и Елизаветы, причем последняя, исполнившись Духа Святого, так приветствует Приснодеву: «Благословенна Ты между женами — εν γυναιξίν, и благословен плод чрева Твоего» (Лк.1:41–42).
Настоящее сливается с
будущим. Жизнь человечества — это не темная яма, из которой оно выберется в отдаленном
будущем. Это — светлая, солнечная дорога, поднимающаяся все выше и выше к источнику жизни,
света и целостного общения с миром.
«Да что мне до
будущего, — восклицает Подросток, — когда я один только раз на
свете живу! Что мне за дело о том, что будет через тысячу лет с этим вашим человечеством, если мне за это — ни любви, ни
будущей жизни, ни признания за мной подвига?»
В этой блаженной стране далекого
будущего, там будет
свет, радость, жизнь. Слабый отблеск золотого
света чуть мреет в высоте, сквозь разрыв черных туманов. Рвись из пропасти, пробивай в скалах трудную дорогу вверх, верь в блаженную страну; мреющий золотой отблеск будет светить тебе сквозь мрак и бурю, даст тебе силы к жизни и борьбе.
Оплакивая в канаве свое падение, я проникался духом смирения: я порицал свободу (и это так рано!), и жаждал какой-то сладкой неволи, и тосковал о каком-то рабстве — рабстве сладком, добром, смирном, покорном и покойном, — словом, о рабстве приязни и попечительности дружбы, которая бы потребовала от меня отчета и нанесла бы мне заслуженные мною укоры, нанесла бы тоном глубоким и сильным, но таким, который бы неизбежно смягчался и открывал мне
будущее в спокойном
свете.
На этом
свете всё совершенствуется: шведские спички, оперетки, локомотивы, вина Депре и человеческие отношения. Совершенствуется и брак. Каков он был и каков теперь, вы знаете. Каков он будет лет через 10–15, когда вырастут наши дети, угадать не трудно. Вот вам схема романов этого близкого
будущего.
Любы Конопацкой мне больше не удалось видеть. Они были все на даче. Накануне нашего отъезда мама заказала в церкви Петра и Павла напутственный молебен. И горячо молилась, все время стоя на коленях, устремив на образ светившиеся внутренним
светом, полные слез глаза, крепко вжимая пальцы в лоб, грудь и плечи. Я знал, о чем так горячо молилась мама, отчего так волновался все время папа: как бы я в Петербурге не подпал под влияние нигилистов-революционеров и не испортил себе
будущего.
Потом садилась сама и делала вид, что слушает, а на самом деле внимательно и с ненавистью разглядывала Михаила Михайловича, гундосившего французские фразы.
Свет низенькой лампочки слабо освещал его острый подбородок, мелькал на усиках и терялся где-то в бесконечности его щек; и было ясно, что умри Елена Дмитриевна — и Веревкин может самым глупым и подлым образом покинуть Таисию. «Вот подлец!» — с отчаянием думала она и решила, что на
будущее время ей необходимо воздержаться от неистовства.
Домашний очаг получил для него вдруг небывалую притягательную прелесть. Видя ту нежную заботливость, то постоянное внимание, которыми он окружал свою жену, последняя, конечно, искренно простила ему происшествие, которое чуть было не разрушило их жизнь, восстановленную властью
будущего живого существа, одинаково дорогого для обоих, дорогого еще прежде появления его на
свет.
— Да, да, я еще не совсем состарился и, признаюсь охотно
будущей зимой появлюсь снова в петербургском
свете, где меня стали забывать за последние два-три года, — пробормотал князь.
Молодые люди, отдавшись сладким мечтам и надеждам, конечно и не могли мыслить даже о близком
будущем в ином смысле, как в том, что они будут навеки принадлежать друг другу, но как придворных, так и вообще «московский
свет» поражало, что молодые оказываются бесприютными, так как было известно, что медовый месяц они проведут в доме «власть имущей в Москве особы», где для них и отделывалось заново несколько комнат.
Что касается до Восточной империи, то знай, что я доволен своим и не желаю никаких новых государств в сем земном
свете, желаю только милости Божией в
будущем.
Что высокого, изящного, говорил я сам себе, создам для народа, врага Христова, для того, кому и в
будущем свете обещан утонченный разврат?
— «Погубить бы только Яшку проклятого да свалить князя Василия, княжну в свою власть заполучить, а князь Никита пусть живет, по
свету валандается… ништо…» — неслись в голове опричника планы
будущего.
Эту сплошную тучу перерезывают порой лучи
света, лучи искреннего раскаяния в прошлом, лучи светлой надежды на
будущее, но мрак, страшный мрак этого прошлого борется с этими проблесками
света, и в этой борьбе, кажется, сгущается вокруг нее еще сильнее, еще тяжелей ложится на ее душу, давит ее, и со дня на день невыносимее становится жить ей, особенно, когда гнетущие воспоминания так ясно и рельефно восстают перед нею, как теперь…
— Такая ж неправда, как теперь зима и холодно. Погодите вы меня провесть!.. ох, ох, мы всё знаем. А ты слушай, лебедка, да не сбивай. На княжну не надышит государыня; в пуховик ее попади перышко, и то беда! а вы сердечную тащите в погибель, в ад, таки прямо в тьму кромешную… Знаешь ли, к кому он и тебя тянет? На сей земле под топор; а в
будущем свете хочет заставить тебя лизать горячую сковороду или на вертеле сатаны поплясать.
Все это в довольно непривлекательном
свете выставляло перед ним его
будущих подданных, и великому князю невольно вспоминались слова и речи его воспитателя, графа Панина, поклонника всего прусского, старавшегося унизить русских людей перед их
будущим государем, любившего «морализировать» о их непостоянстве и легкомыслии и внушавшего своему воспитаннику, что «государю кураж надобен».